Песнь о крестовом походе против альбигойцев. Лесса 205

Гибель графа де Монфора

5

10

15

20

25

30

35

40

45

50

55

60

65

70

75

80

85

90

95

100

105

110

115

120

125

130

135

140

145

150

155

160

165

Рекло собранье горожан, и каждый так сказал:

«Ужель навеки грозный враг у стен Тулузы встал?

Пора достоинство и честь поднять на пьедестал!»

Вот ночь, их пыл не охладив, легла на лес и дол,

Когда ж под солнечным лучом весь Божий мир расцвел¹, Вильмюр, чей воинский талант достоин всех похвал,

По всей Тулузе кинул клич, к оружью всех призвал.

Тот гребень для чесанья льна к основе прикрепил,

Тот стал готовить арбалет и в этом преуспел,

Тот взял тугой и крепкий лук с колчаном, полным стрел.

Меж тем настойчивый Линар подробно осмотрел

Весь город с внешней стороны и сделать повелел

Мосты, подходы укрепив и проложив настил,

А также лестницы к мостам крест-накрест разместил.

И вскоре войско горожан, поскольку срок настал,

На тех обрушило удар, кто «кошку» защищал.

Когда осталось лишь начать, к атаке дав сигнал,

Пред всеми доблестный Казнак такую речь держал:

«Сеньоры, скоро грянет бой и хлынет кровь из жил.

Громите вашего врага, что гибель заслужил!

Враг смерть и горе нам принес, великий гнев внушил.

Сей недруг отроду кичлив. Француз, являя пыл,

Свой стан кольчугою двойной укрыл и защитил,

Но я по опыту сужу, что ни один не стал

Себя до пяток одевать в железо и металл.

В колени бейте чужаков, им заходите в тыл!»

«И да свершится правый суд!» — так каждый возгласил.

Когда в долину по мосткам тулузский люд сошел,

То все кричали: «Смерть врагу!» — и говорили, мол,

Числом французский гарнизон в сравненье с ними мал...

Однако доблестный Ла Мотт за спесь их отругал.

«Сеньоры, — рек друзьям Ла Мотг, — услышьте мой глагол:

Сулит удачу не число, но бьющий в цель укол.

Пусть холм на крепость не похож, пусть он и пуст, и гол,

Но там нас ждет стена щитов и копий частокол».

Тут в сяк какое ни на есть оружье в ход пустил,

Стрелою, пикой иль копьем пронзить врага спешил,

Рубил баварские щиты и шлемы сокрушал —

И с кровью вражеской свою на том лугу смешал.

«Еще усилие, друзья, — сеньор Арнаут вскричал, —

И будет дьявол побежден, носитель злых начал!»

«Бог видит вашу правоту!» — так каждый отвечал.

И вновь атака началась. Повсюду шум стоял.

Ла Борд, уверенный в бою, разил и нападал,

И стойкий духом Люзеньяк, которым гнев владел,

Всегда к отпору был готов и бился, как умел.

И Арбуа, и Годафрэ, который сердцу мил,

Бернара, рвущегося в бой, Анри, что храбр и смел,

И многих рыцарей других, в ком дух не ослабел.

Презрев гордыню парижан и бремя папских булл,

Тулузцы бились до конца, куда бы ветр ни дул.

Сражаясь, тот рубил мечом, тот острый дрот метал:

Тут всяк со всеми наравне свободу обретал.

«Взбирайтесь, рыцари, на холм! — к бойцам Изарн воззвал. —

И коли вспомните совет, что сам Казнак вам дал²,

То вскоре станут чужаки лишь грудой мертвых тел».

И бой, вдвойне ожесточась, повсюду закипел.

Смутились рыцари Креста. Тулузцам час приспел

Гнать вон спесивых гордецов, что вторглись в их предел,

Крушить и камень-бриллиант, и драгоценный лал,

Что розой цвел на шишаках и шлемы украшал.

Народ Тулузы парижан в той битве превзошел;

И ни один из чужаков от смерти не ушел:

Мечи работали вовсю — и всяк, от крови шал,

Французам ноги отсекал и кости сокрушал.

Когда ж к воротам Монтолью плеснул сраженья вал,

Не диво, что зеленый луг вмиг стал от крови ал:

Стал цвета утренней зари и розою расцвел.

С утра — лишь солнце поднялось и краски мир обрел —

Монфор явился в Божий храм, Господень чтя престол,

Но службы ход прервал гонец, пятная кровью пол.

«Не время медлить! — рек гонец. — Иль весь наш род пропал... Вы слишком набожны, сеньор, тогда как враг взалкал

Победы в яростном бою и путь к ней отыскал.

Уже тулузцы нас громят! На поле брани пал

Гарнье, в крови — Готье, Тома, сражен стрелой дю Кар,

А Вуазен и Эмери, скажу вам не в укор,

Стеной вкруг лучников сойдясь, дают врагу отпор.

Еще чуть-чуть, и воронье начнет кровавый пир,

И вам победы не видать, сколь ни являйте пыл».

Монфор от горя почернел, стал скорбен и уныл.

И так воскликнул, будто он признанье проронил:

«Господь, разбей же наконец моей судьбы фиал

Иль дай победу над врагом, что Церковь прочь изгнал!»

Затем к дружинам и полкам Монфор гонцов послал

И всем товарищам своим велел и приказал

Крепить на панцирях ремни, дабы избегнуть зол.

Сам первый доброму коню граф шпоры в бок вонзил;

За графом, стяги развернув, с которых Лев грозил,

И за Сикаром де Монто, что путь им указал,

Лавиной двинулись бойцы, не опустив забрал.

Средь первых — доблестный Берзи, чей острый меч блистал, Рикьер, пришпорив скакуна, быстрее всех скакал,

И столь был звонок стук копыт, столь грозен шум и гул,

Как будто это гром гремел, шел дождь и ветер дул.

Вот словно снежной пеленой застлало близь и даль, Смешались рыцарей ряды и засверкала сталь.

Смертельный ужас в первый миг тулузцев охватил;

И враг, напав на горожан, их в бегство обратил,

Казалось, доблесть сражена и чести пуст престол...

Но снова силы для борьбы тулузский люд нашел.

О, это был жестокий бой! Оружьем в сяк бряцал,

Смешенье шлемов и клинков, каменьев, стрел, зерцал

Казалось бешеной рекой, потоком, полным сил.

Один стрелок, что арбалет в засаде разместил,

Прицелясь, твердою рукой свою стрелу пустил

В сеньора Ги³, верней, в коня, на коем тот воссел:

Стрела попала в глаз коню, столь точен был прицел.

В тот миг, когда был ранен конь и граф в седле привстал,

Второй стрелок пустил стрелу и смертью смерть попрал:

Пробив и латы, и дублет, тот выстрел распорол

Сеньору грудь и левый бок, кровь обагрила дол.

Во гневе сделал тут Монфор, что делать не дерзал:

Он поднял к небу кулаки, вздохнул, и застонал,

И так воскликнул: «Милый брат... Господь мне изменил,

Ущерба недругам моим на грош не причинил,

Меня же выбил из седла, с коня на землю сбил!»

Пока печалился Симон и с братом говорил,

Тулузцы мощный камнемет, что плотник смастерил,

Установили на стене⁴, дабы вести обстрел,

И камень, описав дугу, над лугом пролетел,

Туда попав и угодив, куда сам Бог велел.

Кремень, ударив прямо в шлем, Симона с ног свалил,

На части челюсти разнес и череп раскроил,

Сей камень стукнул графа так, что граф весь почернел,

И тотчас рыцарю сему досталась смерть в удел.

И, как обьгчаи велят, Жослен его накрыл

Прекрасным голубым плащом. Из тех, кто осадил

Тулузу, даже паладин, что в битвах поседел,

Под шлемом слезы проливал, взор к небесам воздел.

«Всевышний, Ты несправедлив! — так каждый возопил. — Погибель графа допустив, Ты всех нас подкосил:

Граф был достойный человек и верный Твой вассал,

А Ты позволил, чтобы он как пес околевал!

Лить кровь за веру? Ну уж нет! Творя сей произвол,

Ты всех нас, Боже, обманул, в тоску и ужас ввел».

Всем сердцем каждый паладин о графе горевал;⁵

И тело понесли туда, где клир ученый ждал,

Клонились скорбно клобуки, и важный кардинал,

Свершая службу и обряд, кадилом помавал.

Тем часом радостный гонец тулузцам передал

Ту весть, что, видно, за грехи Симона Бог призвал,

И все решили, что Господь им милость даровал

И солнце доблести взошло, коли погиб бахвал.

Объяла радость все сердца. Во храмы люд валил,

И всяк во здравие свечу возжег и засветил,

Весь город клики испускал и в барабаны бил,

И звон больших колоколов над Божьим миром плыл.

Так кровожадный граф Монфор, что зол и грозен был,

Как нехристь, камнем был убит и дух свой испустил.

В Тулузе радость началась. Весь город ликовал,

И вторил флейтам и рожкам и бубен, и кимвал.

Прошло еще немного дней, и враг осаду снял.

Всё бросив, рыцари ушли, никто не занимал

Ни стан, ни церковь Сен-Сернен. Стоял с поклажей мул,

Но было некому нести дозор и караул

И те богатства охранять, что шелк шатров сокрыл.

Однако войску горожан, как то Господь судил,

Достались дорогой ценой плоды кровавых дел:

В бою пал славный Аймерик, о коем всяк скорбел

Всем сердцем и душой.