Песнь о крестовом походе против альбигойцев. Лесса 162

На помощь войску юного Раймона прибывают знатные окситанские сеньоры

5

10

15

20

25

30

35

40

45

50

55

60

65

70

75

80

85

90

95

100

105

Из двух тех станов ни один не претерпел разгром,

Однако радость снизошла к одним, скажу я вам,

Другие в страхе и тоске ушли к своим шатрам.

Монфор собрал своих друзей. Скажу, что было там,

Епископов не меньше трех¹, а черным клобукам

И вовсе не было числа. Граф так сказал друзьям:

«Сеньоры, боль моя тяжка и мой упрек весом.

Тот край, что я завоевал железом и Крестом,

В большой опасности теперь. Там ныне все вверх дном;

И гибнут рыцари мои, и страх царит кругом.

Затеял смуту юный граф. Он, не в пример другим,

Стал независим чересчур, с тех пор как съездил в Рим,

И столь звезда его взошла, что трудно спорить с ним.

Я делу Церкви пресвятой служил своим мечом,

А ныне, вижу, Церковь-мать не помнит ни о чем,

И я теряю мощь и власть, терплю позор и срам.

Я не могу вернуть Бокер, отмстив своим врагам,

И ныне в горе и тоске взываю к небесам.

Ведь тот, кто силе уступил во вред правам своим,

Без права злобною молвой во всех грехах виним.

Что вы мне скажете в ответ, когда я столь гоним?»

Епископ, коему был дан богатый город Ним²,

Встал первым, ибо первый суд в людских сердцах храним

И плохо слушают того, кто говорит вторым.

«Любите Господа Христа! — сказал епископ. — Им

В сей мир мы все помещены с условьем таковым,

Чтоб труд и тяготы сносить, смиряя плоть постом.

Господь, испытывая нас равно добром и злом,

Коль в этом мире ущемит, воздаст сполна в ином.

А что до рыцаря, чей труп исклеван вороньем,

Что был повешен на суку³, пусть спит он вечным сном:

Тому, кто кровь свою пролил иль пал в бою святом,

Простятся все его грехи, весь мир стоит на том».

«Помилуй Бог! — вскричал Фуко. — Клянусь самим Христом,

Где основания, примас, чтоб Зло считать Добром?

Вы Зло возвысили вдвойне, Добро ж пошло на слом.

Как можно путать с правдой ложь, со златом — всякий хлам?

Иль впрямь спасенье заслужил изменник, лжец и хам?

Конечно, я не грамотей, но тут мой ум не хром,

Господь не может допустить, чтоб тот, есть святость в ком,

Не причастившись в смертный час, был умерщвлен тайком.

О нет, из рыцарей таких я не знаком ни с кем!»

«Вы ошибаетесь, Фуко, — сказал священник. — Тем,

Кто дело Церкви защищал, рай уготован всем,

Ведь их искуплены грехи самим поступком сим».

Фуко воскликнул: «Монсеньор, напрасно спор мы длим!

Примером нравственным служить обязан пилигрим...

Вам ли не знать, что на песке не воздвигают храм.

Боюсь я, как бы Иисус, с лихвой страдавший сам,

Не отвернулся бы от нас, не изменили б нам

И звезды, кои светят тем, чей путь от века прям.

Я полагаю, что Господь воздал нам по грехам,

Нас за гордыню наказал, дав перевес врагам, —

Об этом ясно говорит ход дел в бою лихом.

Все в нашем войске, стар и млад, остались со щитом,

Враг нас преследовать не стал ни сразу, ни потом.

Се — милость Господа Христа! И то, что мы хотим,

Получим, коль отринем грех и право защитим».

Был всюду выставлен дозор с оружьем боевым,

И счета не было щитам высоким, поясным,

Их отблеск наполнял весь мир сияньем золотым.

В округе ужас всех и вся расставил по местам,

И стал с тех пор не мир, но меч милее всем сердцам.

В Бокере не было нужды вести счет едокам,

Набиты были погреба отнюдь не пустяком,

А в замке⁴ плохо шли дела, все хуже с каждым днем,

Там поразжиться не могли ни хлебом, ни вином.

Французам в замке тяжело, не лучше остальным,

Им не расстаться ни на миг с копьем, с мечом стальным.

С оружьем каждый ест и спит, моля лишь об одном:

О том, чтоб духом не упасть в бою очередном.

Не в силах замок штурмовать иль покарать огнем,

Баллисты⁵ сделал юный граф, чтоб всюду в замке том

Побольше брешей проломить тяжелым валуном.

Но так сказал Рауль дель Гва: «Нельзя ли, по волнам

Проплыв, напротив замка встать всем нашим кораблям?

С них наши лучники могли б стрелять по берегам!

Французы грезят о воде и ни о чем другом,

Мечтают горло промочить хотя б одним глотком».

И вот по Роне корабли поплыли косяком.

Их валабрежцы⁶ повели, кому сей труд знаком,

Все спуски, все пути к воде как бы замкнув замком.

И тот из рыцарей Креста, кто, жаждою влеком,

К реке спуститься рисковал, бывал сражен стрелком.

Но мы еще поговорим о графе молодом.

Монфор бокерцам пригрозил резнею и костром

И задал, город осадив, работу мастерам,

Построив замок штурмовой⁶ в хорошем месте: там,

Где был участок небольшой между стеной и рвом.

Дабы проделать в толще стен достаточный пролом,

Французы «кошку» возвели. И я клянусь вам в том,

Что мог любой ее удар разрушить целый дом.

За камнемет в сравненье с ней я и гроша не дам,

Недаром «кошку» стерегли и днем, и по ночам.

Но, чу! У городских ворот раздался крик и шум...

Бокерцев шум не испугал, скажу не наобум,

Ведь то Раймон де Монтобан, что всеми столь любим,

И Котиньяк, и добрый Гиг с оружьем дорогим,

И славный рыцарь де Диэ, была дружина с кем,

Пейре, уверенный в бою, и доблестный Гильем,

И много рыцарей других, идущих напролом,

Из коих каждый обладал отличным скакуном,

Пришли, чтоб рыцарей Креста сразить своим копьем

И город защитить.