О. В. Дуров. Образ жизни кастильского рыцаря XIII века. Часть 1
В истории классического Средневековья (XI - XIII вв.) рыцарство занимает особое место и это время с полным основанием может быть названо рыцарской эпохой, внешний облик которой, по меткому замечанию выдающегося историка средневековой культуры И. Хейзинги, во многом определяли "развевавшиеся плюмажи". Не случайно, определяя основополагающее для его концепции истории культуры понятие "игры", нидерландский ученый использовал значительный круг данных, относящихся к истории средневекового рыцарства. Рыцарский образ жизни представлялся ему явлением четко выраженной "игровой" природы, в смысле восприятия "игры" как последовательной антитезы "обыденной жизни", а рыцарский идеал, по его мнению, выражался "по большей части в фантазии и фикции" 1 .
В последние десятилетия аналогичную точку зрения выдвигает целый ряд зарубежных и отечественных медиевистов. И это при том, что в современной медиевистике роль рыцарства оценивается с существенно иных позиций. Принято исходить из аксиоматичное? того факта, что средневековое общество было прежде всего обществом военным, структурированным применительно к потребностям войны (что, разумеется, относится и к периоду классического Средневековья): английский исследователь Д. Билер вводит даже соответствующее понятие - "военный феодализм". В свете этих подходов вполне обоснованным является утверждение, что именно рыцарство, т. е. сообщество профессиональных воинов-всадников, наряду с духовенством, выступало в качестве социальной элиты 2 .
Применительно к оценке средневековой войны как особого состояния общества в исследованиях последних десятилетий подчеркивается, что вооруженные конфликты той эпохи были лишены ожесточенности и кровопролитности, характерных для войн нового и особенно новейшего времени. Констатируется, что основные тяготы будто бы ложились на плечи мирного населения, становившегося объектом грабежа и насилия со стороны победителей. В обоснование этого тезиса выдвигается целый ряд доводов. Во-первых, ссылаются на малочисленность противостоящих воинских контингентов, основу которых составляла элитарная рыцарская конница 3 . Во-вторых, подчеркивается относительно низкая интенсивность военных действий, обусловленная особенностями тактики (причем, генеральные сражения в открытом поле, как полагают, давались лишь в исключительных случаях). В-третьих, [56] обращается внимание на техническое совершенство рыцарского вооружения и снаряжения, обеспечивающих надежную защиту их обладателям и, наконец, в-четвертых, - на принадлежность рыцарей из противоборствующих лагерей к единому (т. е. феодальному) сословию. В свою очередь это, как принято считать, определяло нежелательность убийства или тяжелого ранения противника (ибо главной целью поединка было пленение и последующее получение выкупа). Кроме того, указывается, что знатность противников, а также высокая степень развития сословного самосознания обуславливали формирование четких правил подлинно "рыцарской", и даже "куртуазной" войны, пресекавших проявления открытой жестокости и вероломства даже в войнах "за веру" 4 . В связи с последним, в противовес негативным оценкам рыцарства в историографии конца XIX - первой половины XX в., исследователи второй половины XX в. постепенно вновь выдвинули внешне сходный с представлениями ранних романтиков благородный образ рыцаря, проникнутый духом рыцарского идеала, закрепленного нормами сословной идеологии. Очевидно, что именно этот социальный тип должен был воспринимать войну как высокое ристалище, как место достижения воинской славы, т. е. в соответствии с основным содержанием хейзинговского понятия "игра" 5 .
Вопрос о том, в какой мере образ жизни средневекового рыцаря может быть воспринят через призму понятия "игры", не может быть решен в контексте ограниченной по масштабам статьи: слишком велик объем материала, слишком разнообразны рыцарские обычаи применительно к разным эпохам и разным регионам средневекового Запада. Предлагаемые ниже выводы основаны на материале, относящимся к территории королевства Леон и Кастилия в эпоху Реконкисты - "отвоевания" христианами земель Пиренейского полуострова, захваченных мусульманами (главным образом - берберами (маврами)) в начале VIII века. В хронологии этих событий особое место занимает XIII век - время, когда, после решающей битвы при Лас-Навас-де-Толоса (1212 г.) и последовавшего вскоре после нее решительного наступления христиан, некогда обширные мусульманские владения сократились до небольшого эмирата Гранада (он просуществовал до 1492 г.).
Век великих побед, одержанных в ходе так называемой "Великой Реконкисты" королей Фернандо III Святого (1217 - 1252) и Альфонсо X Мудрого (1252 - 1284)), стал и временем расцвета кастильского рыцарства, периодом обретения им обширных привилегий. В большинстве своем они закреплены в текстах фуэро - сводов местного права, изданных от имени королевской или сеньориальной власти, и адресованных территориальным общинам - консехо, господствующее положение в которых занимало местное рыцарство, весьма многочисленное в странах Пиринейского полуострова. В свою очередь, фуэро дополнялись адресованными общинам королевскими привилегиями, ключевые положения которых касались именно рыцарей. Нормативные источники такого рода достаточно хорошо изучены - как в испанской, так и в зарубежной (в том числе - российской) историографии сложилась богатая традиция их исследования 6 . Однако, в отличие от высшего и, частично, среднего звена феодальной знати (соответственно, магнатов и инфансонов), тексты подобного рода, а также документальные источники, крайне редко позволяют составить представление о жизненном пути наиболее массового слоя феодального класса - местном рыцарстве.
Мало нового дает и основная масса нарративных источников, ибо в качестве действующих лиц в феодальном эпосе, а также в пространных хрониках, написанных как на латыни, так и на разговорном старокастильском языке, фигурируют лишь монархи и могущественные магнаты. Известным исключением являются лишь краткие экскурсы о простых рыцарях братьях Диего и Гарсия Перес де Варгас из Толедо, включенные в текст "Первой всеобщей хроники, составленной по указанию короля дона Альфонсо Мудрого" в 70-х - 90-х гг. XIII века 7 . Описанный факт можно объяснить, если принять во внимание особенности исторической прозы этого времени, написанной на [57] разговорных языках (в противовес латинским сочинениям, доступным почти исключительно образованным клирикам).
Памятники такого рода создавались при непосредственном участии представителей знати, и были призваны пропагандировать присущие ей особые сословные представления и ценности (не случайно законодательство Альфонсо X вменяло в обязанность рыцарям читать подобные тексты 8 ). Последнее объясняет наличие в хронике целого ряда идеальных типов, фигурирующих в качестве примера для подражания. Включение в их число двух простых рыцарей было призвано подчеркнуть важность роли рядовых рыцарей в структуре военно-феодального класса, что должно было способствовать главной задаче исторической прозы - распространить на представителей этого слоя систему культурных и ценностных ориентации, присущих высшей знати. Разумеется, образ простого рыцаря в итоге оказывался чрезмерно общим и явно идеологизированным, причем целый ряд этапов жизненного пути просто выпускался (прежде всего это относится к периодам детства и юности). Однако эти черты биографий, в конечном итоге, могут быть скорректированы за счет привлечения тех видов источников, которые традиционно используются для реконструкции истории местного кастильского рыцарства (прежде всего - фуэро и привилегии). Вместе с тем, никакой другой вид доступных источников не позволяет решить вопрос о степени соответствия образа жизни средневекового рыцаря критериям хейзинговской "игры".
Братья Диего и Гарсия Перес де Варгас родились в Толедо, однако, упоминание в их полном имени местечка Варгас заставляет предположить, что их предки происходили из североиспанской области Кантабрия. Хроника не упоминает об их детских и юношеских годах, однако, другие источники (в том числе - отдельные эпизоды "Первой всеобщей хроники") позволяют восстановить этот пробел. Сыновья простых рыцарей уже в детстве передавались на воспитание сеньора своего отца (в данном случае в этой роли, очевидно, фигурировал кастильский магнат дон Альваро Перес де Кастро, в качестве вассалов которого братья неизменно фигурируют в хронике). Возникновение традиции подобного "воспитания" детей вассала следует возвести к практике заложничества 9 . Однако со временем на первый план выступила задача пробщения сыновей небогатых рыцарей к нормам корпоративной рыцарской этики (хроника объединяет их понятием "обычаи"), а позднее - и обучения их грамоте. Важное место занимали чисто военные упражнения, к числу которых относилась и охота, игравшая роль своеобразного тренинга 10 .
В процессе воспитания между сеньором и его будущим вассалом устанавливались тесные личные отношения, перераставшие во взаимные обязательства. Распоряжавшийся судьбой "воспитанника" и рассчитывавший на его военную службу, "воспитатель" как правило сам посвящал его в рыцари, а также женил (по всей видимости, на свои средства). В бою он стоял с ним плечом к плечу, деля его участь, и если необходимо погибал вместе с ним. В ответ "воспитанник" неизменно прислушивался к советам наставника, тем более, что тот нес за них личную ответственность. И, наоборот, за игнорирование совета наставника следовала жестокая кара 11 .
За приобщением к азам военной профессии в детстве следовал статус оруженосца, который юный вассал приобретал в подростковом возрасте: в ряде случаев в "Первой всеобщей хронике" понятия "воспитанник" и "оруженосец" употребляются в тесной связи и применяются к одним и тем же персонажам. Определить место этого статуса в карьере сына простого рыцаря нелегко: в литературе не существует единой точки зрения по вопросу о том, являлся ли статус оруженосца обязательным этапом, предшествовавшим посвящению в рыцари, или же его обладатель практически не имел шансов достичь рыцарского достоинства, и лишь в немногом возвышался над положением слуги (именно эти функции оруженосцы выполняли еще в XII столетии) 12 . [58]
В Кастилии XIII в. в положении оруженосца в юности пребывали и представители феодальной аристократии, т. е. статус оруженосца был все же сопряжен с определенной степенью знатности. Постановления кортесов, королевские привилегии отдельным консехо, ряд местных фуэро второй половины XIII - XV вв. фиксируют факт распространения на оруженосцев того комплекса привилегий, которым обладали и рыцари. К их числу относятся, прежде всего, разнообразные фискальные льготы, а также привилегированные нормы судебной ответственности. Эти данные в полной мере совпадают с содержанием "Первой всеобщей хроники", в тексте которой оруженосцы, наряду с рыцарями относятся к категории знатных людей - идальго, противопоставляемых как магнатам, с одной стороны, так и простолюдинам - с другой 13 .
Вместе с тем, переход от статуса оруженосца к положению рыцаря происходил отнюдь не автоматически. И прежде всего это касалось сыновей простых рыцарей, к числу каковых относились и братья Перес де Варгас. Важнейшим препятствием, затруднявшим этот переход, являлась высокая стоимость рыцарского коня, вооружения и снаряжения. Соответствующие расходы еще более возросли на рубеже XII - XIII вв., когда вооружение и снаряжение всадника претерпело ряд важных технических усовершенствований.
Примечания
1. ХЕЙЗИНГА Й. Осень Средневековья. М. 1988, с. 61; его же. Homo ludens. M. 1992, с. 18, 120 - 122, 124.
2. BEELER J. Warfare in Feudal Europe. Ithaca - Lnd. 1972; см. также: БАСОВСКАЯ Н. И. Идеи войны и мира в западноевропейском средневековом обществе. - Средние века. Вып. 53. М. 1990; ДЮБИ Ж. Трехчастная модель или представления средневекового общества о самом себе. М. 2000, с. 142 - 143; ФЛОРИ Ж. Идеология меча. СПб. 1999.
3. В данном случае мы не касаемся роли и функций контингентов конных воинов-наемников, роль которых начинает возрастать лишь с конца XIII - XIV вв. См. об этом: OMAN С. W. С. The Art of War in the Middle Ages. A. D. 378 - 1515. Ithaca, N.Y. 1963, p. 65 - 67; Histoire militaire de la France. T. I. Des origines a 1715. P. 1992, p. 77 - 106; CONTAMINE Ph. La guerre au Moyen Age. P. 1999, p. 163 s.
4. См.: ПАСТУРО М. Повседневная жизнь Франции и Англии во времена рыцарей Круглого стола. М. 2001, с. 125 - 149; ПЕРНУ Р. Крестоносцы. СПб. 2001, с. 130 - 131, 133 - 134; ЛЮШЕР А. Французское общество времен Филиппа Августа. СПб. 1999, с. 238 - 246; КИН М. Рыцарство. М. 2000, с. 389 - 422; CONTAMINE Ph. Op. cit., p. 160; FLOR1J. La chevalerie. P. 1998, p. 50 - 52; ejusd. Chevaliers et chevalerie au Moyen Age. P. 1998, p. 100 - 108; HARVEY S. The Knight and the Knight's Fee in England. - Peasants, Knights and Heretics. Studies in Medieval Social History. Cambridge. Lnd. N.Y. Melbourne. 1976, p. 169 - 172.
5. БЕССМЕРТНЫЙ Ю. Л. Политические традиции средневекового рыцарства в свете исторической антропологии. - Политическая история на пороге XXI века: Традиции и новации. М. 1995; ЛЮШЕР А. ук. соч, с. 227; DUBY G. La societe chcvaleresque. P. 1988, p. 22 - 23, 44 - 48; ДЮБИ Ж. ук. соч., с. 267 - 270; ФЛОРИ Ж. ук. соч., с. 223 - 257; FLORI J. La chevalerie en France au Moyen Age. P. 1995, p. 88 - 107 ; ejusd. La chevalerie, p. 102 - 114; ejusd. Chevaliers et chevalerie, p. 179 - 266. См. также: FOSSIER R. La Societe medievale. P. 1991, p. 276 - 280; КИН М. ук. соч., с. 442 - 450; MORTIMER R. Knight and Knighthood in Germany in the Central Middle Ages. - The Ideals and Practice of Medieval Knighthood. Woodbridge. 1986; COSS P.R. The Knight in Medieval England, 1000 - 1400. Dover. 1996, p. 135 - 166; КАРДИНИ Ф. Истоки средневекового рыцарства. Сретенск. 2000, с. 360.
6. См.: MENENDEZ PIDAL R. Introduccion. - Historia dc Espana. Vol. VI: Espaiia cristiana. Comienzo de la reconquista (711 - 1038). Madrid. 1988, p. XXVII - XXVIII; PESCADOR C. La caballeria popular en Leon у Castilla. - Cuadernos de Historia de Espana (CHE), n. 33 - 34 (1961), n. 35 - 36 (1962), n. 37 - 38 (1963), n. 39 - 40 (1964); LOURIE E. A Society organized for War: Medieval Spain. - Past and Present, 35 (1966); POWERS J. F. A Society organized for War. The Iberian Municipal Militias in the Central Middle Ages. 1000 - 1284. Berkeley, Los Angeles, Lnd. 1988.
7. Primera cronica general que mando componer el Rey don Alfonso el Sabio e se continuaba bajo Sancho IV en 1289. Vol. 2. Madrid. 1955 (далее - PCG).
8. Об особенностях исторической прозы на разговорных языках в сравнении с латинской историографией см.: SPIEGEL G. M. Romancing the Past: The Rise of Vernacular Prose Historiogaraphy in Thirteenth Century France. Berkeley. 1993; см. также: Las Siete Partidas. Part. 11.21.20. Madrid. 1829.
9. PCG, p. 728, 388.
10. См., напр., свидетельство о воспитании сыновей первого короля Кастилии Фернандо I: PCG, р. 483.
11. PCG, р. 451, 468, 485, 502, 615, 622.
12. PCG, р. 606, 611 - 613, 615, 620 - 621; MENANT F. Les ecuyer ("scutiferi") vassaux paysans d'Italic du Nord au XI 1-е siecle. - Structures feodales et feodalisme dans l'Occident mediterraneen (X-e - XIII siecles). P. 1980, p. 285 - 297; COSS P.R. Op. cit., p. 128 - 130; PATERSON L.M. The Occitan Squire in the Twelfth and Thirteenth Centuries. - The Ideals and Practice; BENNETT M. The Status of the Squire: the Northen Evidence. - The Ideals and Practice.
13. См., напр.: PCG, p. 615, 731. См. также постановления Бургосских кортесов 1304 г.: Coleccion diplomatica de Cuellar. - Publicaciones historicas de la Exma. Diputacion provincial de Segovia. VI. Segovia. 1961 (далее - CDC), p. 121, doc. n. 54 (a. 1304, Burgos); Fuero extenso de Sepulveda. - Los fueros de Sepulveda. Publicaciones historicas de la Exma. Diputacion provincial de Segovia, 1. Segovia, 1953 (далее - FEScp.): tit. ]42cj, 45J, [48j, [57], [59], 63, [65], [65aj, [I98, [237aJ. О степени близости привилегий рыцарей и оруженосцев в XV в. см., напр., законы коммуны кастильского города Риасы (1457 г.), где незнатные коммунеро попытались вообще изгнать рыцерей и оруженосцев из города: Coleccion diplomatica de Riaza. - Publicaciones historicas de la Exma. Diputacion provincial de Segovia. V. Segovia, 1959: Ordenanzas municipales de la villa de Riaca: Ley I. tits. I, IA, IB; II etc.
Рубрика: Статьи.
