О. И. Варьяш. Начала португальских кортесов. Часть 2
Анализ предметов обсуждения на кортесах заставляет вновь задуматься об их функциях, в особенности о возможности законодательной деятельности. В литературе установилось мнение о том, что сословнопредставительные учреждения, кортесы в том числе, как правило не обладали законодательной властью и законодательной инициативой. В то же время общим местом стало положение о том, что кортесы, именно в силу той диалогической формы, которую принимала их деятельность по отношению к королевской власти и в которую выливались их решения, были прекрасным инструментом обратной связи в руках монарха. А. де Соуза показал это на материале кортесов конца Х1V-ХV вв. Акты [45] кортесов XIV в. тоже подтверждают это, ибо для них, в частности для решений кортесов Афонсу IV и Педру I, типично регулярное возвращение к одним и тем же вопросам на основе петиций разных сословий и с учетом прежних постановлений. Это - ростовщичество, пошлины, торговля иноземных купцов, злоупотребления королевских должностных лиц и многие другие 20.
В какой же степени этот инструмент использовался при законодательном оформлении королевской воли? Чтобы понять это, обратимся к деятельности короля Афонсу IV, которая в данном контексте вызывает особый интерес по нескольким причинам: во-первых, именно при нем кортесы обретают в законченном виде свою структуру; во-вторых, с точки зрения развития правовой мысли правление Афонсу IV - период особого внимания королевской власти к правотворчеству и влияния канонического права и рецепции римского; в третьих, от эпохи Афонсу IV до нас дошло два сопоставимых для нашей цели памятника: запись решений кортесов и первый свод законов королевства, вернее, результат попытки составить его – «Книга законов и установлений», в которую были включены указы и постановления Афонсу IV, имевшие значение для всей страны 21. Попробуем сравнить акты кортесов и связанные с ними королевские грамоты с «Книгой законов и установлений» по характеру и составу документов.
Акты кортесов этого времени уже отлиты в традиционную форму: каждая статья представляет собой двухчастную запись, первая часть которой начинается словами «И вы сказали мне», «И вы пожаловались мне», за которыми следует изложение петиции, вторая - словами «И относительно этого я повелел...» Уже первую часть статьи, основанную на петиции, характеризует достаточно высокий уровень правосознания, довольно разветвленная юридическая терминология; в жалобах не только указываются конкретные случаи правонарушений, но и делаются юридические обобщения 22. Однако, поскольку петиции дошли до нас в обработке королевских легистов, трудно судить по форме документа о правосознании собственно горожан или в целом представителей в кортесах. Важнее то, что городские общины в подавляющем большинстве случаев требуют восстановления старых законов, в то время как король, при несогласии с петицией, отвергает требования подданных и указывает на необходимость изменения закона 23. Таким образом, судя по актам кортесов законодательная инициатива принадлежит королю, который декларирует ее в присутствии и лишь в определенном смысле при одобрении кортесов. Однако заглянем в «Книгу законов и установлений».
Первое, что бросается в глаза - включение в этот свод законов актов [46] кортесов. Наиболее простой и наиболее яркий случай такого рода - появление в «Книге» под титулом «третьего закона короля Афонсу IV» общих статей (опущены статьи городу Ламегу и сословию духовенства) лиссабонских кортесов 1352 г. Эти решения были включены в состав Книги без каких-либо изменений; разночтения касаются в основном написания слов, самое большое - замены союзов и предлогов на аналоги.
Гораздо более интересную трансформацию претерпели решения кортесов в Сантарене 1331 г. Их общие статьи также включены в состав свода, но во многих случаях положительная часть статей, т.е. ответы короля на петиции, отредактированы и разбиты составителем «Книги» на отдельные главы, получившие собственные заглавия и общее наименование — «posturas» (установления) 24.
Наконец, произошла метаморфоза и с Прагматикой 1340 г. Не фигурируя в «Книге» как единый комплекс, часть принятых кортесами 1340 г. законодательных актов оказывается включенной в «Книгу законов и установлений» под разными титулами 25. Объясняется это, на мой взгляд тем, что сюда вошли статьи против ростовщичества, игры в карты, статьи о кладах, о должностных лицах короля и статьи 21-23 и 25—30 собственно Прагматики. Статьи же 1—20, составляющие суть Прагматики – опущены 26. Видимо, отбирались акты, в которых затрагивались постоянно волновавшие законодателя вопросы.
Влияние практики кортесов сказывается и на том, что при включении в «Книгу законов и установлений» их решений сохраняется их диалогическая форма. Более того, несмотря на изменение стилистики законодательных актов в эпоху Афонсу IV, их правовой аргументации, понимания источников права, многие законы, не связанные впрямую с решениями кортесов, в более или менее явном или скрытом виде следуют той же композиции, посылки, которая начинается словами «Говорят...», «Сообщают...». «Стало известно...», и ответа-решения 27.
Наконец, кроме прямого включения актов кортесов как законов в общий свод, а следовательно, и осознания их таковыми, можно говорить о попытке законодательства в целом ответить на запросы представителей королевства. При сопоставлении петиций с теми законодательными актами Афонсу IV, которые входят в «Книгу установлений» помимо решений кортесов, видно, что во многих случаях их сюжеты совпадают. Так, очень беспокоились представители королевства из-за неправомерных действий должностных лиц, судей и тому подобных персонажей - и в «Книге» отражен не один указ, регулирующий их деятельность 28; также болезненной темой для кортесов были долги и продажа имущества в счет их погашения, чему посвящены многие ордонансы Афонсу IV 29. [47]
Однако, разумеется, королевское право шире того, о чем говорится в петициях - и по спектру проблем, и по осмыслению правовых ситуаций. Не имея возможности анализировать эти данные подробно, скажу лишь, что жалобы на обнищание из-за долгов порождают выработку королевским законодательством целой системы мер по упорядочению совершения и фиксации сделок, равно как и взыскания долгов; жалобы на ростовщичество понятий явного и скрытого процента, и т.п. 30
С другой стороны, за время правления Афонсу IV наблюдается и определенная эволюция во взаимоотношениях кортесов и короля, выразившаяся в изменении формы и характера обеих частей в записи статей. Если петиции 1331 г. представляли собой преимущественно жалобы на различные нарушения, со ссылками на древние обычаи, то петиции на кортесах 1352 г., не говоря уже о гораздо более широком круге отраженных в них проблем жизни королевства 31 и внешне выглядит по большей части как предложения. Меняется и характер ответов монарха: вместо наиболее распространенных клише типа «отвечаю, что повелю исправить это», или «прекратить это» либо отказа, в актах кортесов 1352 г. появляются обещания рассмотреть жалобу или предложение и решить, исходя из того, что лучше для страны, или формулируется развернутое правовое решение проблемы 32.
Это взаимодействие кортесов и короля приводит к мысли о существовании неоформленной, не закрепленной юридически, но тем не менее явной инициативы кортесов в определении вопросов, требовавших законодательного решения, уже на этом раннем этапе развития сословнопредставительных учреждений. На материалах же созыва 1352 г. можно говорить и об осознанном стремлении представителей городов повлиять на действия государя в этой области 33. Это дает возможность рассматривать деятельность кортесов как некий подготовительный момент законотворчества, когда правовая информация поступала к королю, перерабатывалась, а затем, пройдя как бы апробацию в ответах короля горожанам и представителям всего королевства, совершала обратный путь от государя к подданным в форме указов, законов, установлений.
Если же посмотреть на этот процесс с другой стороны, очевидно, что королевская власть как законодатель несомненно использовала кортесы для корреляции своей легислативной деятельности, в том числе для определения потребности страны в том или ином законодательном акте.
Комментарии
20. Cortes... Р. 35. 47, 113-115: 13, 28, 60, 61, 66, 67, 72, 82; 15. 49, 60, 71, 74. 127; 13, 19, 41 etc.: 55, 57, 77, 84, 92 etc.
21. Livro das Leis e Posturas. Lisboa, 1971.
22. Cortes... P. 94, 95, 125, 128, 140. 141 etc.
23. Ibid. P. 125. 126, 128, 129.
24. Livro... Р. 290-319.
25. Ibid. Р. 395-398, 400, 401-404.
26. Ср.: Cortes... Р. 103 ss.
27. Livro... Р. 405, 408, 409 etc.
28. Ibid. P. 226, 256, 327, 405, 411, 478 etc.
29. Ibid. P. 322, 407. 408, 417. 425 etc.
30. Ibid. Р. 398. 458, 443, 446 ss.
31. Cortes... P. 13 ss, 123 ss.
32. Ibid. P. 127, 131, 132 etc.
33. Применительно к периоду конца XIV-XV вв. А. де Соуза видит уже в представлении и составлении петиций, в формулировании общих изменений в праве и согласии на них наличие у кортесов законодательной функции (Sousa A. de. Op. cit).
Рубрика: Статьи.
