Песнь о крестовом походе против альбигойцев. Лесса 212

Амори де Монфор наступает Марманд

Прибытие под стены Марманда принца Людовика Французского. Совет во французском стане

Французы

истребляют

жителей

Маржанда

5

10

15

20

25

30

35

40

45

50

55

60

65

70

75

80

85

90

95

100

105

Ту весть, что в схватке победил отважный юный граф

Французов, более того, путь к славе проторив,

Взял в плен обоих де Берзи, всех прочих истребив.

Столь разъярился Амори, известье получив,

Что вскоре с суши и воды, все средства применив,

Повел атаки на Марманд, излив и боль, и гнев.

Но осажденный гарнизон, в сраженьях преуспев,

Французам дал такой отпор, в открытый бой вступив,

Что пали многие бойцы, луг кровью окропив,

На поле брани полегли, к сырой земле припав,

И многих резвых скакунов, стальных мечей, булав

Лишился тот и этот стан, скажу без лишних слов.

Бой продолжался день и ночь. Был стар и млад готов

Вести сраженье на измор, свой защищая кров.

Мармандцы, волю укрепив и силы все собрав,

Держались стойко. Но скажу, что был сей люд не прав

В своих надеждах, ибо всем, вплоть до сирот и вдов,

Пришлось немало претерпеть еще до холодов.

Враг и не думал отступать, у стен Марманд а встав.

Немало рыцарей Креста, свои гербы подняв,

Пришло на помощь к Амори¹. Немало скакунов

Топтало нивы и поля, примяв земной покров,

И много встало на лугу палаток и шатров.

Вы там увидеть бы могли ряды телег, возов

И тьму плывущих по реке и барок, и судов.

И вскоре ясно стало всем, кто был в сужденьях здрав,

Что обманулись храбрецы, отпор французам дав,

Ведь прибыл в лагерь боевой, вступив под сень садов,

Французской знати лучший цвет, составив ряд полков,

Дабы обрушить на Марманд всю мощь своих клинков.

Клянусь, ни конницы такой, ни статных седоков,

Ни блеска панцирей стальных, ни пестроты гербов

Досель еще не видел мир. На войско, оробев,

Глядели жители со стен, всем сердцем пожалев

О том, что родились на свет. Питомцы ратных слав

Сумели в первом же бою, Марманд атаковав,

Снести ограды и мосты, на барбакан напав,

И сжать вкруг города кольцо, под стены подступив.

Что было делать? Граф Сантюль, явив благой порыв, Сопротивленье прекратил, ворота отворив

Французам, кои поклялись не лить в Марманде кровь.

В том шитом золотом шатре, что встал среди лугов,

Большой совет устроил принц. Немало клобуков,

Плащей, доспехов и кольчуг, скажу вам, не солгав,

Там вы увидеть бы могли. Всей Церкви цвет, представ

Пред принцем, занял место вкруг. И, знати супротив,

Что заполняла весь шатер, плечо к плечу сплотив,

На дивном шелке, что блестел, все взоры ослепив,

Владыка Франции воссел². На золотой подстав

Перчатку правую сложив, принц молча слушал, вняв

Речам прелатов, коих смысл был для него не нов,

И тех, кто дело говорил, быв не из болтунов.

Епископ³ принцу так сказал: «Превыше всех даров

Бог ставит власть. И Церковь-мать, чей путь вовек не крив,

Тебе, принц, в руки отдает судьбу и этих нив.

Доверься Церкви и Христу! Господь, свой суд не скрыв,

Велит всех сдавшихся тебе мармандцев, чей разрыв

С единой Церковью Святой лишает их всех прав,

Обречь на муку и на смерть, за дерзость покарав.

Сеньор Марманда д’Астарак, чей столь коварен нрав,

Разделит участь остальных, меч вскроет сей нарыв».

«Епископ, — молвил граф Сен-Поль, в слова весь пыл вложив, — Не верю я своим ушам! Добро и зло смешав,

Вы вред короне принесли. В глазах иных держав

Гроша не стоит та земля, владыка коей лжив...»

«Сеньоры, — рек Бретонский граф, — честь нашу погубив,

Мы не очистимся вовек, ведь ложь — удел рабов!»

«Бароны! — рек примас Безье. — При чем тут вы? Суров

Не светский, но церковный суд. Наличье порчи вскрыв

В заблудших душах, Церковь-мать своих прерогатив

Не уступает никому. В геенну — гниль плодов!»

«В поход, сеньоры, — рек король, — повлек нас Церкви зов;

Во славу Церкви пресвятой мятежный город взяв,

Мы пленных доверяем ей. Пускай святой конклав

Решает, быть ли им в живых, лишиться ли голов».

«О Боже, — Оша рек примас⁴, — ужель Твой суд таков?

Нет, не был добрый граф Сантюль в числе еретиков,

Он меч за Церковь поднимал, губя ее врагов.

Коль заблуждался граф Сантюль, пути не отыскав

В житейском море, если он, запретный плод взалкав,

Шел против Церкви, ныне весь — до самых уголков

Души — раскаяньем объят, избавясь от оков

Гордыни. Зло же душу ту обрушит в ад стремглав!

К тому же доблестный Фуко, к тулузцам в плен попав,

Тож будет ими умерщвлен, судьбы не поборов».

«Сеньор епископ, — молвил Рош, — граф будет жив-здоров;

С него и волос не падет, коль скоро, бодр и брав,

Вернется к нам сеньор Фуко, пятою смерть поправ⁵».

Судьба Сантюля решена: в живых остался граф⁶.

Меж тем настал для горожан час казней и расправ:

На них напали чужаки, в Марманде развязав

Резню, какой не видел свет. В одну толпу согнав

И стариков, и молодых, одежды с них сорвав,

Французы истребили всех, ширь улиц и дворов

Телами мертвыми устлав. Не просто заколов,

Но вырвав сердце из груди, клинком живот вспоров,

Над жертвами глумился враг. Французы, разорив

Весь город, в пепел и золу постройки превратив,

Не пощадили никого — ни донн, ни юных дев.

Цвет изменила вся земля, от крови покраснев.

Была та бойня и резня страшнее страшных снов,

Ковер из мяса и костей, обрубков и кусков,

Казалось, постлан был дождем, упавшим с облаков.

Когда же город был сожжен, все войско чужаков

Пустилось снова в путь.