Песнь о крестовом походе против альбигойцев. Лесса 208

Ажори де Монфор и церковники намерены

продолжать захват окситанских земель

5

10

15

20

25

30

35

40

45

50

55

60

65

70

75

80

85

90

95

100

105

Попы и рыцари Креста. И граф был погребен

В соборе под большой плитой¹. Будь кто из вас учен

И вздумай надпись² ту прочесть, которой граф почтен,

Узнал бы этот грамотей, что граф Монфор причтен

К святым, что, стало быть, в раю вкусит блаженство он.

Сторицей Бог ему воздаст, как было испокон,

И за мученья наградит короной из корон³.

В том нет сомненья ни на грош у клира и мирян,

Ведь если кто-то лил рекой кровь добрых христиан

И лживым словом обольщал, и Зло возвел на трон,

И сея семена вражды, нанес Добру урон,

И если Рыцарство и Честь унизил сей тиран,

Детей и женщин не щадил, пятная честь и сан,

И все же Церковью самой был избран и спасен,

То ясно, сколь святую жизнь он прожил в мире сем!

Так пусть же Боже Иисус, пресветлой Девы сын,

Что принял муку на кресте, низринув спесь с вершин,

Погибнуть разуму не даст, что ныне сокрушен,

И выше злобы и вражды поставит свой Закон.

Ведь снова рыцари Креста, придав копью наклон,

Ведут с Тулузой ратный спор, грозя со всех сторон,

И разгорается пожар, Симоном разожжен.

Его наследник Амори, встав во главе дружин,

Своим баронам говорит: «Сеньоры! Я один

Остался, ибо мой отец погиб у тех куртин,

Где взяли власть бунтовщики, что злее сарацин.

И я прошу вас мне помочь, поскольку есть резон».

«О граф! — воскликнул кардинал. — Скажу, что враг силен,

И надо замки укрепить, усилив гарнизон,

И каждый замок превратить в оплот и бастион.

Фолькет же пусть спешит в Париж. Он там, я убежден,

Для Церкви рать у короля получит без препон:

И в мае будущем, едва просушит солнце склон,

В Тулузу двинутся войска под колокольный звон.

Все встав  под стяги короля, одев железом стан,         

Такую здесь начнут резню, что задрожит смутьян

И будет город вековой с лица земли сметен.

Я донесенье в Рим пошлю. В смятенье приведен,

Узнает из того письма владыка христиан,

Что нужно Церковь защитить, чтоб не попасть в капкан, Поскольку днесь пугают нас цвета чужих знамен,

Ведь ныне, сколько ни гляди на скорбный небосклон,

На нем уж нету той звезды, кем был для нас Симон.

В письме я Папе напишу, что враг свиреп и рьян,

Что мы не в силах усмирить тулузских горожан,

Столь те упорствуют во лжи. Забыв детей и жен,

Тулузцы город свой хранят, что нами окружен.

Я их пред Папой очерню! И Папа, разъярен,

Прикажет пастырям своим не покидать амвон

И проповедовать войну, на кою каждый зван,

Свои начистив языки, как будто медный чан,

Чтоб победить еретиков. Та речь до дальних стран

Дойдет, сердца воспламенит. В сяк рыцарь и виллан

В крестовый двинется поход⁴, отвагой наделен.

К июню всадники в броне заполнят дол и склон⁵,

Их будет столько, что не счесть ни седел, ни попон,

Не хватит снеди прокормить сей ратный Вавилон.

Когда же город будет взят, как то гласит наш план,

Клянусь, никто и никогда не даст гнилой каштан

За тех, кто смел перечить нам, забыв покой и сон».

«Коль буду я, — сказал Фолькет, — доверьем облечен,

За дело с радостью примусь, притом не без причин.

Мне странно видеть, что Христос, наш Царь и Господин,

Отринул верного слугу, что не для зла рожден:

Когда толпою горожан убит был граф Симон,

Господь о лучшем из сынов не вспомнил и в помин,

Не уничтожил в тот же миг источник злых кручин

И даже то не показал, сколь тяжко огорчен.

Не так ведут себя отцы с начала всех времен!

И если худших любит Бог, а лучших гонит вон,

Себя мы сами защитим, сойдясь для оборон.

Пора все бросить на весы, отринув прах и тлен:

Коль ускользнут еретики, таясь за камнем стен,

От мести, коль себе найдут защиту и притин,

Покоя Церкви не видать, сколь ни пройдет годин».

«Друзья, за дело! — молвил граф. — И каждый паладин,

Что жизнью жертвовать готов, мной будет награжден».

Но так сеньору Амори ответил Суассон:

«Нет, с вами мне не по пути! Я покидаю стан,

Где каждый злобою объят и спесью обуян.

Какая польза от того, что мы в крови от ран?

Не лучше ль, мудрость проявив, вложить стрелу в колчан,

Чтоб к милосердию сердцам путь был бы облегчен.

Смягчись сегодня Церковь-мать — и мир придет в Нарбонн!

Но если, злобою объят и гневом ослеплен,

Клир к рекам крови призовет, проливши пота жбан,

То Милосердием самим отпор вам будет дан».

«Я лучше захлебнусь в крови, — рек кардинал Бертран, —

Из кожи собственной своей дам сделать барабан,

Чем буду каяться потом, мой дорогой барон,

Что не был вовремя убит мятежный граф Раймон.

Мы с корнем вырвем через год все всходы злых семян:⁶

Француз и житель Пуату, бойцы из многих стран

Такую здесь начнут резню, раскрыв шелка знамен,

Что даже ангелы в раю сдержать не смогут стон».

Рек Суассон: «Пусть сам Господь возвысит правый стан». Французский лагерь опустел, скажу вам не в обман.

Файдиты, прославляя честь, прошли как ураган

По краю, ибо час настал нести врагу урон.

Тулузы юный господин, чьим светом озарен

Весь мир, все души и сердца, как солнцем — зелень крон,

С дружиной двинулся в Клерак, затем на Эгийон,

Чтоб следом захватить Марманд⁷, взяв замок и донжон.

Настали злые времена для гордых парижан...

А где же сам Бернар Комменж? Он ищет в битве шанс,

Дабы владенья возвратить, которых был лишен.

Французы грабили тот край как стая злых ворон,

Страх Божий позабыв.