Песнь о крестовом походе против альбигойцев. Лесса 202

5

10

15

20

25

30

35

40

45

50

55

60

65

70

75

80

85

90

95

100

Тулузы верные сыны, гонимы злой судьбой,

Хранили мужество и честь в час горя и скорбей.

Монфор, само исчадье Зла, послал своих людей

В сраженье, башню захватив, что встала над водой¹.

Оттуда городу грозил, шит нитью золотой,

Тот Лев, что право и закон попрал своей пятой.

Однако войско горожан — и знать, и люд простой —

Не пожелали уступить простор воды речной

Французам, недругам своим, засевшим в башне той.

Такая схватка началась, скажу вам без затей,

Что тысячи каленых стрел, округлых глыб, камней,

От коих воздух потемнел, померкнул свет дневной,

Вмиг обернулись для врага потерей не одной.

И вскоре рыцари Креста вернулись в лагерь свой,

Лишь камень, выжженный огнем, оставив за собой.

Тем часом добрые гребцы, отринув страх слепой,

Народ, уверенный в бою, отважный и лихой,

На лодках всюду по реке сновали день-деньской

И, проплывая там и тут, владея всей рекой,

С лихвой снабжали горожан оружьем и едой.

Господь, тулузцев не покинь, погибнуть им не дай!

Едва лишь солнце поднялось, окрасив неба край,

Брабантцев сотни полторы, составив ратный строй,

И местный люд, вооружен мечом и булавой,

На левый берег перешли, рискуя головой.

Когда врагов оповестил их пост сторожевой,

Сказал Жорису Вуазен: «Не в добрый час, друг мой,

Мы здесь раскинули шатры. Уже бегут толпой

Тулузы верные сыны на склон береговой!»

И, оседлавши скакунов, что масти вороной,

Ремни на латах закрепив, надев свой шлем стальной,

Французы устремились в бой, но в схватке боевой

Был счастлив тот, кто в этот раз сумел уйти живой.

Тулузский люд не пренебрег ни пикой, ни пращой,

Шли в ход топор и булава. От шлемов до плащей,

От украшений золотых до пряжек и ремней —

Все потеряло прежний блеск. Всяк рыцарь стал, ей-ей,

Мешком, иначе не сказать, из мяса и костей.

К реке теснимы, чужаки взошли на брег крутой,

Недолго бой они вели над самой быстриной,

И тот, кто плавать не умел, был поглощен волной.

Враги искали в бегстве шанс. Французы, так и знай,

Немало претерпели бед, увидев бездны край;

Знамена, копья и щиты — лежало все горой,

И многих унесла река печальной той порой.

Узнав, что кончился тот бой разгромом и резней,

Мрачнее тучи стал Монфор, самой грозы грозней,

И так он рыцарям сказал, скорбя душою всей:

«Вам, вижу, нету и цены, ведь всяк из вас — герой,

Вы победили горожан, взяв в плен их жалкий рой,

И весть об этом принесли. Но где же ваш трофей?

Ах, вы по-рыцарски щедры, отдав врагу, ей-ей,

Не только седла и мечи, но и своих коней»!²

Предвидя, что не время мстить, граф выбрал путь иной.

Все, кто тулузцам досаждал, кто им грозил войной,

Сошлись в Нарбонне на совет, изведав стыд сплошной.

На том совете был Фолькет, обманщик записной,

Одри, что мало преуспел, покинув край родной,

Достойный граф де Суассон, который прям душой,

И много тех, кто, пыл явив, за Церковь встал стеной.

И так воскликнул граф Монфор: «Клянусь, никто со мной

Не станет спорить, что земля, отягчена виной

Файдитов и еретиков, которых нет скверней,

Была мне Папой отдана, навеки став моей.

Не думал я, что этот путь ведет к беде самой!

Я кровь за веру проливал, я потерял покой,

А ныне, загнан и гоним, терплю урон такой,

Что не осталось у меня надежды никакой.

Увы, наемники мои хотят уйти домой,

Но если я их отпущу хоть летом, хоть зимой,

То Церкви нанесу ущерб, забыв свой долг прямой».

«О граф, — воскликнул Суассон, — когда Господь благой

Не к состраданью, но к греху призвал бы род людской

И, справедливости взамен, здесь бы царил разбой,

Тогда б тулузцы на поклон явились к вам гурьбой.

Однако сердцу горожан милее путь другой,

Ведь все законные права имеет граф-изгой;

Недаром, изгнан и гоним, знаком и с нищетой,

Столицу края возвратить сумел Раймон Шестой.

К тому ж Раймона взрослый сын, наследник молодой,

Права на графство предъявил, храним своей звездой,

И много рыцарей других готовы стать скалой

Пред вами, город оградив от вашей воли злой.

И мне, и всем, кто чтит Христа, поверьте, то милей,

Чтоб вы с Тулузой договор скрепили поскорей,

Чужие земли перестав кроить на свой покрой.

Безьерский край у вас в руках! Но зреет плод. Травой

Вовек не порастут следы ошибки роковой».

«Довольно, граф! — сказал Монфор. — Оставим спор пустой. Я силой взял и оплатил казною дорогой

улузский и Безьерский край — и всё ценой одной.

Коль я смутьянов накажу, вскричав: «Руби и бей!» —

То пользу Церкви принесу и стану сам сильней.

Лишь только, разгоняя мрак, забрезжит свет дневной

И зорю протрубит трубач, луч славя золотой,

Я брошу в бой свои войска, исполнив долг святой.

Клянусь, Тулузе суждено стать пеплом и золой,

От бед тулузцев не спасет ни крест, ни аналой,

Когда настанет час».