Песнь о крестовом походе против альбигойцев. Лесса 185

Монфор посылает за подкреплением

К тулузцам прибывает одкрепление

5

10

15

20

25

30

35

40

45

50

55

60

65

70

75

80

85

90

Кольцом Тулузу окружив, Гордыня точит яд,

Но крепнет воля горожан, их ратный пыл растет,

Поскольку городом самим теперь владеет тот,

Чей краем правил искони благой и знатный род.

Привел к победе сам Господь, чьей славе нет преград,

Раймона, ибо старый граф, оружьем не богат,

Всего лишь с горсткой храбрецов французов ввергнул в ад.

И ныне он, не помня зла, хранит от бед оплот.

Кто любит подданных своих, тому Господь дает,

И отнимает у того, кто губит свой народ.

Так пусть же истинный сеньор к победе путь торит

И правит городом своим без лжи и без обид!

Но горько рыцарям Креста, что их отряд побит;

Гийо, Фуко и де Леви — всяк лишь о том твердит,

Что грянет час и граф Монфор тулузцам отомстит.

«Я, слава Богу, не чужак, — сказал Фуко, — и тут

Простой французский мой язык, надеюсь, все поймут¹.

Клянусь, что будет для меня отныне горьким мед,

Навек я сердце отягчил, поникнув от забот,

Ведь мы от горстки горожан бежали все вразброд.

Как нам, сеньоры, не стенать, как не рыдать навзрыд?

Исчезла слава как туман, позором стяг покрыт.

Французы, думаю, такой не ощущали стыд,

С тех пор как в битве пал Роланд², о коем всяк скорбит.

Тут мало просто горевать, тут надо бить в набат,

Ведь, дрогнув, бросился бежать наш рыцарский отряд,

Хотя в оружье перевес имели мы стократ.

Кто взял над рыцарями верх? Нагой и нищий сброд,

Что дух свой криком укреплял, пустив дреколье в ход.

Не чудо ль — стойкость горожан? У них и шлемов нет,

А те, на ком стальной доспех и стеганый дублет,

ольчуга, наручи и шлем, все гибнут в цвете лет.

По праву случаю сему дивиться должен свет».

«Сеньор! — воскликнул Ги Монфор. — Легко найти ответ, Коль вспомнить, как молил сей люд, спасая свой живот,

Нас о пощаде, мы же их лишили всех щедрот.

С людьми мы дурно обошлись, казня за грех, и вот

Господь услышал их мольбы, скажу вам в свой черед,

В бою победу даровав. Всему виной — мой брат,

Который злобен не в пример, как люди говорят.

Симон себе же самому нанес ущерб и вред,

А клир тулузцев обманул, им дав дурной совет,

И ныне рыцарей Креста, чей путь от века свят,

Повсюду держат за лжецов, во всех грехах винят.

Пусть Церковь оправдала грех, но грешник канет в ад,

Ведь Бог сумеет разобрать, кто прав, кто виноват.

Коварство брата, я скажу, к добру не приведет,

И что бы, думается мне, ни делал сумасброд,

Зло лишь удвоится в числе, опасность возрастет

И то, что крепло десять лет, в единый год падет».

И граф, к себе призвав гонцов, такой приказ дает:

«В Гасконь гоните лошадей, пускай весь край встает,

Ведь бунт Тулуза подняла, восстал ее народ.

Коль нам архиепископ Ош³ помочь не будет рад,

Он сам останется в живых едва ли и навряд

И всем, кто правит в том краю, не миновать расплат».

Пора, сеньоры и друзья, нам посмотреть назад

И вспомнить, что Тулузский граф, скажу не наугад,

С друзьями часто говорил о горьких днях утрат,

О пораженьях, о боях и, сколь ни тяжек гнет

Военных пошлин, призывал пустить все средства в ход.

Но кто в Тулузу держит путь, чьи стяги ветер вьет?

То сам достойнейший Комменж, ведущий рать вперед,

И много рыцарей других, кому не найден счет!

Явились предъявить врагу права на свой феод

Любезный Богу Пестильяк и благородный От,

Снискавший доблестью своей и славу, и почет.

Бароны, коим равных нет, кого Бог в битву шлет, —

И стойкий духом Араймфрес, и храбрый де Ла Мотт,

Гильем, что опытен и смел, хотя летами млад,

Сеньор Бернар де Монгепот, достойный всех наград,

Бертран, разящий напрямик, сего сеньора брат,

И пылкий сердцем Амальвис, и верный де Ла Барт,

Журден, что ловок и могуч, Гурд он, что щедр и горд, — Пришли, чтоб городу помочь в годину злых невзгод.

В Тулузе всяк возликовал, увидев стягов ряд,

Запели трубы и рога, являя свой надсад.

Графиня вниз на суету, какой не видел свет,

Глядела с башни смотровой, склонясь на парапет.

Со страхом видела она, как проливали пот

Тулузцы, радостно трудясь все время напролет;

Ее тревожил и пугал, хоть создан для услад,

И струн веселый перезвон, и легкий лад баллад.

И с плачем молвила она: «О, как душа болит,

Ведь все здесь гибелью грозит, все мне беду сулит!»

Но вдаль, пришпорив скакуна, ее гонец спешит,

Слуга в пути не ест, не пьет, одной росою сыт,

И вот уже у цели он. Вошел в тенистый сад

Гонец и графу в тишине, потупив скорбно взгляд,

Посланье передал⁴.