Песнь о крестовом походе против альбигойцев. Лесса 179

Разорив дотла Тулузу, Монфор направляется в Гасконь, а затем в Прованс

5

10

15

20

25

30

35

40

45

50

55

60

65

70

75

80

Он стены рушит и крушит и повергает в прах,

Не оставляет ничего ни вдоль, ни поперек,

Ни укреплений, ни оград, дабы повсюду мог

Найти дорогу дикий зверь иль на коне седок.

Что до несчастных горожан, попавших под замок,

То вряд ли нужно говорить, сколь недруг с ними строг.

В Нарбонн их силой привели, чуть не сбивая с ног,

И вскоре предстояло им изведать пыль дорог¹.

И цепь, чей груз тиранил плоть и дух язвил и жег,

Сковала мертвых и живых, сплетя тела в клубок.

Под крышей старого дворца² собрав своих вояк,

Совет устроил граф Монфор, Тулузы злейший враг.

Все собрались на тот совет. И граф воскликнул так:

«Сеньоры! Всё — мой опыт, ум и пылкой крови ток —

Твердит о том, что должен я Тулузу на поток

И разграбление отдать: в том вижу толк и прок.

Столь горд и вспыльчив местный люд, что даже на порог

Моих посланцев не пустил, пришедших брать оброк.

Отряд мой был бы перебит, даю вам жизнь в залог,

Когда б не монсеньор примас, душевных струн знаток,

Ведь он запутал горожан, раскинув слов силок.

И если я не отомщу смутьянам, видит Бог,

То всей душою воскорблю и не утешусь ввек».

«Вы правы, граф, — сказал Тибо, — ведь если человек

На господина поднял меч, пусть родом сам высок,

Он тотчас должен быть казнен, сей заслужив урок».

«Сеньор Тибо, — вскричал Ален, — вам, видно, невдомек,

Что путь к спасению не прост, что будет плох итог,

Коль граф послушается вас, свернув с дороги вбок.

Ведь он и крест поцеловал прилюдно и при всех³,

И клялся в том, что ни один не совершит он грех.

Но если обоюден долг, как и двуостр клинок,

То бунт в ответ на произвол не ставьте им в упрек,

А разберитесь, кто тут прав. Служа вам не за страх,

Я, скажем, жизнью рисковал, ваш прославляя стяг,

И за сеньора был готов отдать последний вздох;

А вы, допустим, мой сеньор, который зол и плох,

Под вашим игом стонет край — и кровь стекает с плах.

Клянусь, подобное терпеть не станет и босяк!

Вассал не поднимает меч, коли правитель благ,

Он первым к сваре и вражде не совершает шаг».

«Любезный брат! — воскликнул Ги. — Ваш пыл — отваги знак. Однако, чувствам волю дав, легко попасть впросак.

Тулузцам головы рубить — что под собою сук,

Пусть лучше золотом они наполнят ваш сундук».

«Однако, граф, — сказал примас, — и так из наших рук

Их скарб и деньги не уйдут. Пускай, смыкая круг,

Войдут в Тулузу чужаки, суля смутьянам крах.

В живых оставьте горожан на первых лишь порах,

Их поспешите обобрать вплоть до самих рубах,

Пусть не имеют, что надеть! До дня же Всех святых⁴

Пусть в тридцать тысяч серебром прибудет дань от них.

Клянусь, покорен только раб, лишь пес побитый тих,

И злобы в сердце не таит лишь мертвый еретик».

«Любой тулузец, — рек Тибо, — будь то юнец, старик, — Хитрец, каких не знает свет! Запас их сил велик.

Там за смиреньем показным гордыня прячет лик.

Коварен сердцем сей народ, и клиру впредь — не друг,

Нам надо быть настороже, напрячь и взор, и слух,

Ведь сколько б ни имели мы пред Церковью заслуг,

Все тщетно, коль держать в узде Тулузу недосуг!»

И то решенье, коим граф своих жестоких слуг

Наслал на город, принесло немало бед и мук.

Я б вам, сеньоры, рассказал, когда бы только смог,

Сколь под ударами судьбы весь город изнемог,

Сколь от поборов претерпел и от невзгод примолк.

Под каждым кровом стон стоял, не стихнув ни на миг,

Ведь вся Тулуза шла с торгов, ведь был ужасен, дик

Тот счет, который предъявил тулузцам ростовщик.

Хлеб и зерно, домашний скарб, наряды, пурпур, шелк —

Все забирали чужаки, взыскав безмерный долг.

И скорбь объяла все сердца, и вдоль поблекших щек

Стекал без края и конца горючий ручеек.

Царица сердца моего, Тулуза! О цветок,

Что смят рукою палача! Лик Красоты поблек,

Ведь в руки худших из людей Тулузу предал Бог.

Немало времени прошло. И граф, что был жесток,

Дотла Тулузу разорил, ничем не пренебрег.

Затем он с воинством своим Гаронну пересек

И поспешил в Гасконь⁵.