Песнь о крестовом походе против альбигойцев. Лесса 159

5

10

15

20

25

30

35

40

45

50

55

60

65

70

75

Заняв конюшни лошадьми, вломились на постой

В дома, где стали пировать, разжившись там едой.

Ходил дозором день и ночь вкруг замка часовой,

Ведь знали рыцари Креста, ручаюсь головой,

Что их не любит весь Прованс, Марсель грозит войной,

Но и Бокер, и Монпелье — то ж случай не иной.

В Бокере нынче смех в ходу и шутки все слышней...

Чем лучше обстоят дела, тем люди веселей.

В почете там каменотес и зодчий-грамотей,

Идет строительство стены и брустверов на ней,

Преград и каменных зубцов, которых нет прочней.

Вот наконец к войне готов прекрасный город сей.

Там тьма метательных машин, большой запас камней,

В руках у многих горожан сверкает сталь мечей;

Бойцы, все входы перекрыв, уж не сомкнут очей!

К тем входам рыцарям Креста не подобрать ключей.

На Роне встав, отборный флот с его командой всей

Бокерский замок осадил, не знавший бед досель.

Призвал отважный юный граф на помощь всех друзей,

Клич кинул ленникам своим, велел гонцам скорей

Дать весть повсюду, где ни есть, по всей земле большой,

Тем, кто до золота охоч, до сбруи даровой,

Сказав, что в битве за Бокер получат всё с лихвой.

Печален стал Ламбер Лиму, долг выполняя свой.

К себе он рыцарей призвал, скорбя над их судьбой,

И так товарищам сказал, имея нрав прямой:

«Сеньоры, здесь мы взаперти, нам замок стал тюрьмой.

Мосты, подходы, путь к реке, к ее воде живой,

Враг так надежно захватил, что мимо сторожей

Коль есть дорога, то она для птиц, а не мужей.

Боюсь, что камни катапульт добавят нам скорбей,

От них и панцирь не спасет. Однако не робей

И прячься за уступ стены, за бруствер боевой

И в схватке недруга губи железом и смолой!

Хоть смертоносна и праща, но смерть от жажды злей...

Нам не дает пройти к воде армада кораблей.

Но хватит хлеба и вина еще на много дней,

А если будем голодать, съедим своих коней.

Нас осаждает юный граф, изгнанник молодой.

Он хочет править здесь один, храним своей звездой.

Нельзя на мир с ним уповать, сие грозит бедой,

Пожалуй, лучше смерть, чем плен, хоть выбор не простой.

Однако храбрый граф Симон, сей паладин седой,

Врага любого побеждал, сколь ни хитрил злодей,

От слов к делам переходил, не тратя зря речей,

И нас он вырвет, видит Бог, из рук у палачей».

И так сказал Ренье Шодрон, суров был голос чей:

«Друзья! Гильом Короткий Нос на что боец лихой,

Но вспомним, сколь он претерпел, тесним врагов толпой¹.

И все, как то нам долг велит, пойдем на смертный бой,

Дабы ни Франция, ни граф, сеньор наш дорогой,

Нас не могли бы упрекнуть. В раю найдет покой

Сраженный в схватке паладин. В плену же ад сплошной!

Там тот счастливец, кто скорей окончит путь земной».

«Желаю, — молвил капеллан, — нам всем судьбы иной».

Полями ехал граф Монфор, спешил тропой лесной...

Друзей и ленников своих — всех звал он за собой.

Стекались рыцари к нему, как с гор ручьи весной.

Бароны, шпоря лошадей, скакали в дождь и зной,

Пока не прибыли в Бокер, чтоб встать в единый строй.

Сам Ги, отважный паладин, Симона брат родной,

Учтиво рыцарей встречал за городской стеной.

Отставший, слыша зов трубы, шел к цели тем верней...

И каждый, глядя на Бокер, мог видеть там людей,

Застывших грозно у бойниц, в укрытьях галерей,

Близ колокольни — Божий храм, и замок чуть левей,

И там, на башне, стяг со львом во всей красе своей.

Монфор от горя и тоски стал черных туч черней.

Своим баронам он велел развьючить лошадей

И место в рощах и садах расчистить поживей,

Дабы палатки и шатры разбить среди ветвей.

Пошла осада с двух сторон, тут только не зевай.

Монфор ударил на Бокер, поставив жизнь на край,

Однако Бог на небесах все видит, так и знай.

Господь за зло и за добро воздаст своей рукой,

Ведь с Истиной воюет Ложь и кровь течет рекой

В жестокой сей войне.