Песнь о крестовом походе против альбигойцев. Лесса 158

На помощь осажденным крестоносцам прибывает отряд во главе с Монфором

5

10

15

20

25

30

35

40

45

50

55

60

65

70

75

Уж верно, правый суд свершит, как было испокон,

И Благородство укрепит. Несите ж злу урон!

И все рекли: «Пора врага из замка выгнать вон».

« Я вам, сеньоры, дам совет, — сказал Гаусельм Раймон, —

Все будет ваше, замок сей и в замке гарнизон,

Но только надо, чтоб сперва наш стан был укреплен.

Пускай поднимется стена, поправ простор равнин,

За ней мы выстроим настил из досок и тесин

И много всюду разместим метательных машин,

Иначе я за весь наш стан не дам гнилой каштан.

Ведь хуже дьявола Монфор, коварней басурман,

И он имеет сердце льва, скажу вам не в обман.

Когда он войско приведет, чтоб взять нас с вами в плен,

Мы все атаки отразим, укрыты толщей стен¹».

Арберт², молитву сотворя, благословил сей план.

«И Бог, и граф, — сказал прелат, ободрив горожан, —

Вас не преминут наградить, коль вы, покой и сон

Забыв, приложите свой труд, создав врагу заслон,

А я грехи вам отпущу, чему залог — мой сан».

Ну кто откажется пойти, коль ради Бога зван?

Алмазной россыпью в ту ночь сиял весь небосклон,

Не спали слуги и пажи, что стерегли донжон,

Ведь провансальцами донжон в ту ночь был окружен.

Когда же рано поутру согрело солнце склон,

Вмиг стал весь лагерь боевой похож на Вавилон.

Арберт на помощь пригласил и женщин, и мужчин,

«Нет» не сказал ни юный паж, ни старец ни один,

И что ни каменщик там был, то знатный господин.

Поклажу девушки несли одна другой вдогон

И пели, радостью полны, стихи баллад, канцон.

И знать, и весь простой народ так укрепили стан,

Что был для лагеря сего не страшен и таран.

Стан был стеною обнесен, укрыт со всех сторон,

И церковь высилась над ним как мощный бастион.

Желая замок захватить, что ныне осажден,

И тех повытащить на свет, кто ради зла рожден,

Бароны сделали таран. Отважен и умен,

Его стерег и охранял сеньор де Каваллон.

Стояла стража у реки. И ни один шпион

Не мог от стражи ускользнуть, сколь ни проворен он!

«Побольше снеди запасти!» — такой приказ был дан.

Всю живность, где бы ни нашлись корова, бык, баран,

Домашний гусь или петух, каплун или фазан,

Вели или везли в Бокер — и тьму мешков, корзин...

Текло вино из Женесте³, одно из лучших вин,

Весьма обильно; не один опустошился жбан.

Меж тем известия дошли до войска парижан,

Что те, кто ратовал за Крест, забыв детей и жен, —

Ламбер Лиму, Гильом Ла Мот и сам Ренье Шодрон,

И много рыцарей других, кем горд французский трон, —

Бокер оставили врагу. Всяк так был огорчен;

Свой лучший город потеряв, столь зол был граф Симон

На то, что есть у горожан и лук, и стрел колчан,

Как будто брат его погиб иль сын в крови от ран.

Граф тут же к сборам приступил, забыв покой и сон.

Немало седел боевых легло на ткань попон;

Послали Ги и Амори, поскольку был резон,

Гонцов к товарищам своим. Фуко и Саломон,

Юк-сенешаль, сеньор Леви, баронам всем барон,

Явились сей же час на зов из разных мест и стран.

И всяк, пришпорив скакуна, не опустив стремян,

Пустился, силою кичась, гордыней обуян,

В Бокер, чтоб вскоре на лугу раскрыть шелка знамен.

Звучал в Бокере в этот час отнюдь не плач, не стон,

Но клич призывный боевой: «Тулуза! Авиньон!

Бокер! Каромб⁴ и Малосен! Марсель и Тараскон!»

Клялись бароны и народ поставить жизнь на кон,

В тот миг бы их не устрашил и грозный великан.

Сошлись у Роны на лугу две рати христиан,

Но враг врагу не причинил ущерба ни на гран,

До срока силу сберегал и ждал иных времен.

Лишь только рыцарь Беларот и сам Каромб Эмон

Без страха двинулись вперед и сшиблись без препон,

Ломались копья о щиты, стоял до неба звон!

Потом французы отошли, раскрыв шелка знамен,

Прямым путем в Бельгард⁵.